Кто и зачем превращает еду в искусство

Еда всегда была вдохновением для творцов. В религиозных сюжетах Средневековья она раскрывала темы жертвенности и щедрости через хлеб и вино, в натюрмортах фламандцев символизировала скоротечность жизни, а импрессионистам помогала ухватить наслаждение каждым моментом через бытовые мелочи. Русским художникам тема тоже была близка: изобильный стол «Купчихи за чаем» Бориса Кустодиева ярко показывал социальный статус, а аскетичный перекус «Охотников на привале» Василия Перова сделал героев картины понятными и знакомыми широкому кругу людей за счёт незамысловатого рациона.

Именно так фрукты, выпечка или зажаренная дичь стали универсальным языком художественного повествования. Если знаешь вкус того, что видишь, значит, можешь ассоциировать себя с картиной. А если нет, то легко отвечаешь на вопрос, почему это недоступно, — без долгих философских изысканий. 

Статус главного героя еда окончательно закрепила в прошлом веке. Сначала пришли сюрреалисты с идеями разделить материальное и духовное в самом радикальном виде. Чтобы передать эту идею, нужно было оперировать базовыми понятиями, в том числе и едой. Тот же Сальвадор Дали говорил, что на глубокую философскую работу «Постоянство памяти» его вдохновил простой тающий камамбер. Но при этом возводил еду в абсолют в своей кулинарной книге «Ужины Галы», где называл десерты «полуночными страстями», экзотические блюда — «жеманными царственными капризами», а каждый рецепт сопровождал витиеватыми натюрмортами.

В середине века пришло время поп-арта — время исследований стремительно меняющегося общества потребления. И тут как никто преуспел Энди Уорхол с его нетленными 32 банками супа. В своё время они вызывали не меньше споров, чем злосчастный банан. Как американский художник посмел приравнять визит в галерею к походу в супермаркет? Но именно эта провокация и подарила популярность Энди. Позже его цитировал русский художник Александр Косолапов, который штамповал банки чёрной икры. Но если у Уорхола томатный суп был символом, понятным любому американцу, то Косолапов воспел «чисто русский продукт», который до сих пор не является общедоступным. 

В конце 1950-х в Париже появилось движение новых реалистов, которые тоже активно работали с образами еды. Даниэль Шперри, один из основоположников этой школы, начал создавать картины-ловушки. Он ужинал с людьми, но в определённый момент трапеза останавливалась: все тарелки, бокалы и еда фиксировались, подстолья — откручивались, а столешница крепилась на полотно. Так, бытовое и скоротечное превращалось в вечное.

Впрочем, еда помогает поднимать не только философские вопросы — она служит предметом диалога и взаимодействия между людьми. Эту идею одним из первых воплотил Рикрит Тиравания, который начал делать еду прямо в галерее. Сначала он готовил тайский карри в галерее в Сохо, затем угощал чаем в Англии в воссозданной копии своей нью-йоркской квартиры, а в России делал пельмени в Музее современного искусства «Гараж». Он считает, что собраться за столом и разделить трапезу — лучший способ настроить связь между людьми. При этом каждый новый визит не будет абсолютно таким же, как и предыдущий, ведь изменится компания и сам предмет искусства — приготовленная человеком, а не на конвейере еда не получается стерильно одинаковой. 

Феликс Гонзалес-Торрес с помощью еды и взаимодействия с ней поднимал тяжёлую тему — борьбу со СПИДом. Его самая знаменитая работа представляла собой гору конфет, которые могли свободно брать посетители. Постепенно их количество уменьшалось: сладости растворялись на глазах так же, как день за днём исчезали больные. При этом каждый посетитель сохранял воспоминания о выставке — совсем как хранится память об ушедших. 

Еда помогает провести и мостик между поколениями. Например, Третьяковская галерея в Самаре построена в бывшем здании фабрики-кухни, и часть экспозиции посвящена истории подобных институций. Помимо этого, на выставке воссоздали те самые шесть квадратных метров в хрущёвке — типичную советскую кухню, которая не просто выполняла свою прямую функцию, но и служила социальным местом силы. Такие объекты помогают поддержать коллективную память и задают вопросы: это то, к чему никогда не хочется возвращаться, или тот уют, заведомо понятный и знакомый каждому, которого так не хватает в современном мире?

В современном искусстве правит понятие концептуализма, когда важнее не средство выразительности, а идея, которая стоит за произведением. Получается, тогда материалом может стать что угодно. И почему бы не использовать еду — всё такую же понятную и знакомую широкому кругу людей, как и во времена, когда натюрморты голландских художников были современным искусством? Тот обыденный на первый взгляд образ наполняется философским смыслом. 

Правила игры ещё изменили и социальные сети. Вряд ли вживую вы видели «Комедианта», но наверняка чётко можете его представить — вам точно попадались фотографии. Получается, вы пережили этот опыт, и он заставил вас размышлять (даже если на секунду перед ухмылкой) — а в этом и есть одна из задач художника. Маурицио Каттелан не просто создал сюжет для мемов, а поставил под сомнение ценности арт-рынка и деньги, которые люди готовы отдать за то, про что говорят. При этом провести грань между хайпом и глубокой идеей стало сложно из-за витальности: искренний посыл можно легко считать как поиск быстрой популярности — ровно как и наоборот.  

Но если в галереях образы еды упрощаются, то в ресторанах гастрономическое искусство становится всё более многослойным. Дегустационные сеты предлагают мультисенсорный опыт со звуковыми, тактильными и непривычными визуальными проявлениями, которые меняют или усиливают первое впечатление. Исторические ужины реконструируют воспоминания прошлых поколений в современных реалиях, сохраняя старинные рецепты, но придавая им современный лоск. Блюда-провокации, объединяющие простую форму и деликатесы — например, беляш с чёрной икрой или всевозможные сметанники с золотом, — задают вопрос: что такое люкс и в чём он может проявляться? 

Но где бы вы ни смотрели на еду — на экспозиции или на ужине, — это точно один из самых мощных инструментов влияния и диалога. 

Фото: сайт Русского музея, Третьяковской галереи; соц.сети героев статьи