Открытая кухня

tr>

Кавказские Минеральные Воды, Нижний Новгород, Сахалин — в третьем сезоне сериала «Открытой кухни» мы отправляемся в большое путешествие по России вместе с молодыми писателями. Источником вдохновения для редакции стали связанные с едой регионализмы: в каждой серии вы будете узнавать по одному такому слову — и каждое из них вплетено в ткань созданных специально для рассылки рассказов.

Пятую историю нам рассказала Мария Ныркова: её героиня пережидает метель в Южно-Сахалинске и вспоминает своё лето в заповеднике. Фантастические ландшафты самого большого острова России задокументировали фотографы Сергей Красноухов и Евгений Кузьменко

Я открываю глаза и не понимаю — ночь или день. Сумрак, и тяжёлый, как в деревенской бане, где стёкла плотно замазаны белой краской. В пасмурный день свет хоть и тусклый, но резкий, откроешь глаза и щуришься. Сейчас глаза ищут, как приглядеться к знакомому, и не находят зацепок. Я не сразу вспоминаю, что уже три дня метель. Окна моей квартиры на первом этаже полностью завалены снегом. Вчера сила ветра достигла своего апогея, взметнулась над чертой нормы и закрутила время в спираль ожидания. Сахалинские метели усыпляют физические потребности, все жители превращаются в медведей и медвежат в примятых кроватях. Они дремлют, потому что идти некуда — двери не открываются, магазины не работают, транспорт не движется. Остаётся только движение неба. Когда метель начинается, люди ещё таят надежду, что она не вырастет в бурю. Они садятся в машины, едут на работу, за продуктами, а через два часа бегут обратно домой, бросая машины прямо на дороге. Откопают, когда всё закончится.

Машины у меня нет. Только голодный желудок и пустой холодильник. Я стараюсь не просыпаться, чтобы не чувствовать голода. Снег очень тяжёлый, моя душа ощущает на себе весь его вес. Сколько ещё продлится зима?

Но и сон утомителен, я стряхиваю его с себя по пути в кухню, где под козырьком окна всё же виднеется распотрошённый кусочек неба. Я бесцельно открываю ящики, застываю, рассматривая сточенные ножи и вилки с гнутыми зубчиками, натыкаюсь на пустую жестянку из-под орехов и ругаюсь шёпотом. Ставлю чайник, жду, когда запузырится вода. Взгляд плавает по сумраку и вдруг, озарённый вспышкой неведомого света, останавливается на верхней полке. А там — кукса столетней давности, в пластиковой жёлтой коробочке, и её всего-то надо залить кипятком. И будет завтрак, обед и ужин, и будут силы смотреть на снег. Она лежит тут больше полугода, с лета. Из горлышка чайника уже идёт пар, он поскрипывает от гнетущего жара. Заливаю кипяток тонкой струйкой в коробочку с сухой хрусткой лапшой. Она кажется пыльной от долгого лежания. Под струйкой кипятка она постепенно разбухает, жадная до тепла.

Тем летом мы кипятили на костре гигантский чугунный котёл. Вешали его на толстый обточенный брус, держащийся на двух крепких рогатых ветках, воткнутых в землю. Когда вода в нём закипала, мы черпали её жестяным ковшиком. Есть мы старались что-то сытное и жирное, вроде сала с хлебом, потому что работа отнимала много сил. Исследовательская группа, наблюдавшая за серыми китами, торчала в море по шесть часов без перерыва. Волонтёры ходили разными маршрутами по двадцать километров в день. И в хижине работы было много: колоть дрова, убираться, готовить на всех по очереди.

Поставка продовольствия задерживалась на две недели. Кочующие туманы и сильные ветры не давали добраться до нашего лагеря ни по морю, ни по суше. Я просыпалась в шесть, умывалась в рукомойнике, носик которого смешно позвякивал, напоминая птичью песню. Кто-то уже разводил костёр. За стенами нашей хижины дул ветер и светило солнце. Я раскладывала сухую куксу по плошкам, заливала кипятком из ковша и чем-нибудь украшала: куском сала, маринованным папоротником, вчерашней рыбой, икрой, иногда даже ягодой — клоповкой, растёртой с сахаром. Я помню, что мои губы всегда были обветрены и кололись от соли, вбиваемой в трещинки кожи морским ветром. Эта едва заметная боль будила во мне чувство, что я живу и моё место здесь. К семи утра учёные отчаливали в море. Я же отправлялась в ежедневный обход территорий.

Маршрут пролегал по кромке скалистого берега, над лежбищем сивучей. Главной моей обязанностью было наблюдать за ними и собирать данные для дальнейших исследований. Сивучи — краснокнижные животные. Осенью и зимой они кочуют, проводя почти всё время в воде, а по весне выискивают укромные лежбища на скалистых берегах с небольшими песчаными пляжами. Там самки сивучей рожают и растят малышей, пока дети не научатся добывать себе пропитание. Самцы же постоянно сражаются друг с другом за пространство для лежбищ и за самок. Если один сивуч отправляется в море добывать пропитание, его место тут же занимает другой. У них между собой постоянно война. Они могут убивать друг друга, в этой бесконечной борьбе сокращая собственный вид.

Я подходила к скалистому краю, садилась в траву и наблюдала за ними через бинокль или мощный объектив фотоаппарата. Я пересчитывала количество особей на лежбище. В тот год они выбрали огромную скалу, торчащую в паре десятков метров от берега. В первую неделю моего волонтёрства было сложно разобраться, сколько их там на самом деле. Тёмная скала словно обросла кожей поверх камня. Она двигалась и кричала на три разных голоса: глубоким басом пароходного гудка — так кричат самцы, светлым и тёплым воем с нотками отчаяния — это голос самок, и еле различимым блеянием, тонущим в шуме моря, — крик детёнышей, которым никто не объяснил, зачем они пришли в этот мир. Но потом я наловчилась различать их по голосам, пятнам на шкурах, шрамам, поведению. Я настраивала объектив и думала: как там сегодня поживает наша малышка с тёмным пятном на спинке? кто кого победил во вчерашнем сражении за место возле совсем недавно родившей самочки, бугай со шрамом или молодой крепыш?

В тот день, о котором я вспоминаю, я заметила на скале медведя. Он охотился. Укрепившись двумя лапами на остром уступе, вглядывался в берег, где развалилась усталая роженица. Ей было тяжело и голодно: она вынашивала своего малыша десять месяцев и теперь, когда он родился и был ещё совсем беспомощным, не могла покинуть его. Она прикрывала его своим скользким телом, а он червяковыми движениями перемещался по песку. Его явно интересовал плеск воды, но мать считала, что он ещё не готов, и перекрывала ему ход, лениво переваливаясь. Ей и самой хотелось в воду, чтобы покормиться, но оставить малыша одного было нельзя. Медведь начал медленно спускаться вниз. Он выбрал жертву и оценил свои возможности: самка была слишком слабой, защитить её было некому, а детёныш ещё не понимал, что такое опасность.

Мать заметила хищника. Всей массой тела она приподнялась и заревела, давая сигнал сородичам. Лежбище всколыхнулось, пошло кожаными волнами, плавниками, клыками. Несколько самцов кинулись в воду со скалы. Вся эта сцена казалась со стороны медленной и неуклюжей, но для них всё происходило быстрее, чем они привыкли. Я наблюдала, как самка своим телом закрывает медведю путь к детёнышу, как малыш ползёт к воде и впервые ныряет, чтобы жить теперь морем. Я легла на землю и закрыла глаза. Мир собирался во мне крепким запахом соли, касанием острой травинки и тягучей болью в ногах, которым предстоит обратный путь. Мир был такой большой и жестокий, я любила этот мир...

А в комнате всё ещё стоит сумрак. Я ем и вспоминаю, какой живой была там, когда смотрела на всё с высоты. Тогда мне казалось, что я принадлежу природе, что я — её часть, зритель и участник вечных миграций по шару земному. Теперь я словно замороженная рыба в холодильнике панельки, а на пластиковых стенках уже образовались плотные наросты льда. Я вспоминаю и думаю о весне, до которой надо дожить. Вот уже утихает метель, и кусочек неба в углу кухонного окна становится светлее. Пора пробуждаться от спячки, брать лопату, раскапывать подъезд. Так я приближу весну, пока сивучи несутся к нашим берегам по тёмной океанской воде.

Кукса́

«Региональное название традиционной корейской лапши, которая готовится из пшеничной, гречневой, кукурузной или картофельной муки. Куксý обычно подают с блюдами из мелко нарезанного мяса с большим количеством специй».

Мария Ныркова

Выпускница филологического факультета МГУ, авторка научных и художественных текстов. В вышедшем в 2023 году дебютном романе «Залив Терпения» («Поляндрия NoAge» / «Есть Смысл») исследует опыт жизни своей семьи на Сахалине в XX веке.

Рассказ: Мария Ныркова; фото: Сергей Красноухов и Евгений Кузьменко